Понятие идеологии, зарождение и развитие. Понятие идеологии. Основные определения

Хотя некоторые авторы и говорят, что нация представляет собой феномен, старый как сам мир, национально-государственное строительство началось с Ренессанса и Реформации. Оно теснейшим образом связано с промышленной революцией, урбанизацией, становлением гражданского общества.

Сами понятия "нация", "национализм", "национальное государство", "национальная идея" сложились только в XVIII–XIX вв. Национальное государство в строгом смысле слова лишь в течение последних примерно 200 лет выполняет роль главного субъекта власти и регулятора общественных и политических отношений, в том числе и международных.

Германия и Италия, какими мы их знаем в современном виде, вышли на общественно-политическую авансцену лишь в второй половине XIX в. Целый ряд национальных государств (Югославия, Чехословакия, Финляндия, Польша, прибалтийские страны и др.) появились на политической карте современного мира лишь после Первой мировой войны в результате распада Австро-Венгерской, Оттоманской и отчасти Российской империй.

Не случайно национализм первоначально отождествлялся с восхождением буржуазии и капитализма. Поэтому прав Э. Геллнер, который утверждал, что национализм – это "нс пробуждение древней, скрытой, дремлющей силы, хотя он представляет себя именно таковым. В действительности он является следствием новой формы социальной организации, опирающейся на полностью обобществленные, централизованно воспроизводящиеся высокие культуры, каждая из которых защищена своим государством" .

Иначе говоря, идеология теснейшим образом связана с формированием и институционализацией идей нации и национального государства. Более того, в течение последних двух-трех столетий идеология и национализм дополняли и стимулировали друг друга. Не случайно они возникли почти одновременно в качестве выразителей интересов поднимающегося третьего сословия, или буржуазии.

Другое дело, что в XX в. оба феномена приобрели универсальный характер и стали использоваться для обозначения широкого спектра явлений. Появившиеся тогда понятия "буржуазный национализм", "либеральный национализм", "мелкобуржуазный национализм", "национал-шовинизм", "нацизм" и т.д., по сути дела, использовались в качестве идеологических конструкций для оправдания и обоснования политико-партийных и идеологических программ соответствующих социально-политических сил. Свою крайнюю форму эта тенденция получила в гитлеровской Германии, где национализм и идеология служили двумя главными несущими опорами нацизма как государственной идеологии.

Национализм в XX в. стал знаменем разнородных социально-политических сил и движений, которые во многом определили основные векторы развития большинства стран и народов. В значительной степени именно под знаком национализма разворачивались процессы и события, в конечном счете приведшие к Первой мировой войне. Результатом самой войны явилось образование множества новых национальных государств, что в определенной степени подтвердило актуальность и действенность идей и принципов национального самоопределения.

Конец XX в. также ознаменовался новым всплеском национализма, идей национального самоопределения и образованием множества новых национальных государств. Можно со всей уверенностью утверждать, что образное выражение Э. Хобсбаума "сова Минервы парит над нациями вместе с национализмом" верно применительно и ко всему XX в.

На первый взгляд, парадоксально может звучать утверждение о том, что национализм при всей своей внешней обращенности в прошлое, к традициям и мифам, является ровесником и близнецом модернизации и теснейшим образом связан с промышленной революцией, урбанизацией, становлением гражданского общества и современного государства и т.д. То, что национализм и промышленная революция порой как бы противопоставляли себя друг другу, никоим образом не должно вводить нас в заблуждение.

Национализм – прежде всего социокультурный феномен, который во многих случаях выступает в качестве своеобразной оболочки для иных интересов и мотивов, например стремления участвовать в дележе материальных ресурсов, завоевании власти и авторитета, преодолении психологических и идеологических комплексов и т.д. Соответственно, он интегрировал в себя традиционные мифы и символы, но использовал их для защиты и обоснования новых феноменов в лице национального государства. Сила национализма как раз и состоит в том, что он органически соединяет индивидуальные социокультурные приверженности людей с государством, которое способно действовать в том числе и в плане защиты и гарантии сохранения национально-культурной идентичности народа.

Вместе с тем были и есть такие ученые, которые, будучи убеждены в реальности и силе национализма, выступали с радикальными лозунгами предоставления всем нациям возможности создать собственное государство.

Если бы все существующие в современном мире нации, народы, этносы претендовали на создание собственных независимых государств и попытались реализовать эти претензии, неустойчивость миропорядка многократно усилилась бы и само существование многих государств было бы поставлено под вопрос.

Под самоопределением понимается свобода каждого народа жить по собственным законам, под управлением избранных им самим властных структур, распоряжаться своей судьбой по собственному усмотрению, при этом нс нанося ущерба свободе и законным интересам других народов. Лишенная национального своеобразия страна может лишиться и отведенного ей места в мировой истории. Требуя для себя самоопределения, народы добиваются свободы распоряжаться своей судьбой на собственной территории.

Но, как показал опыт 1990-х гг., распад многонационального государства может привести к распаду устоявшихся властных структур и баланса власти и интересов, а это в свою очередь способствует росту неопределенности и неустойчивости. А события на постсоветском и постюгославском пространствах свидетельствуют о том, что такой распад чреват непредсказуемыми кровавыми последствиями, в которых даже в долгосрочной перспективе проигрыш для большинства вовлеченных сторон явно перекрывает все возможные приобретения.

• Геллнер Э. Нация и национализм. М.: Прогресс, 1991. С. 112.

система взглядов, идей и ценностей, выражающих отношение социальных групп, движений и партий к действительности; существует обычно в форме концепций, доктрин, учений, служащих основой политических действий.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ИДЕОЛОГИЯ

от греч. idea - вид, образ, и logos - учение, наука, связь; буквально: наука об идеях, совокупность идей).

Слово появилось в наполеоновской Франции и введено в оборот Д. де Траси. Первоначально он и его единомышленники предполагали создать науку о закономерностях смены идей в обществе и о воздействии на массовое сознание тех или иных идей. Проект «идеологов» был высмеян, так как теоретики позитивизма вроде А. Сен-Симона и О. Конта заявляли, что в эпоху разгара научнотехнической революции не актуальны мифы религий и идеологии, ибо наступает эра научного знания, эра, в которой общество будет управляться в соответствии с научными законами. Не будет конкуренции идеалов, так как в науке нет конкуренции и споров по поводу того, сколько будет дважды два. Единственной идеологией этого неидеологического будущего общества будут идеология прославления великих ученых и прогрессивных деятелей и борьба со средневековым, религиозным, мифологическим и идеологическим мракобесием.

Марксизм унаследовал этот научный пафос и принципиально противопоставлял себя идеологии. Человеческое сознание есть всего лишь нечто производное от человеческого бытия (см. К. Маркс, «Немецкая идеология»), а следовательно, во-первых, никаких идей навязать людям нельзя, так как идеи диктует им их бытие, а во-вторых, наука об идеях бессмысленна, нужна наука о самом бытии, т. е. об экономических основах всех идеологий. Поэтому в СССР идеология тогда называлась не просто коммунизмом, а «научным коммунизмом». И споров по поводу общественного устройства у нас не должно было быть именно потому, что доводы, законы и доказательства науки едины для всех разумных существ. А наука железно и логично утверждала, что на смену капитализму идет социализм. Спорить с доводами разума мог только безумный, а значит его место в психиатрической лечебнице, куда и препровождали диссидентов.

Правда, еще в конце XVIII в. философ И. Кант доказывал, что наука и сознание вообще не столько отражают бытие, сколько накладывают на него свои схемы, а следовательно все утверждения науки не являются набором истин, а представляют лишь набор гипотез.

Потребовалось не менее полутора веков, чтобы религиозное преклонение перед наукой в западном мире сменилось на более-менее адекватную ее оценку.

Получалось, что в СССР неправильно понимали науку, что ее относительные истины сделали абсолютными, что советская наука - есть замаскированная религия, т. е. идеология. Необходимо вернуться к «открытому обществу», где конкурируют научные гипотезы в соответствие, с истинным смыслом науки. Поэтому в высшей степени удивительно то, что в период перестройки ее вдохновители и прорабы заявляли об отказе от идеологий.

Подобно марксистам столетней давности они были уверены, что нашли абсолютную истину. Просто теперь абсолютная истина коммунизма в их головах оказалась заменена абсолютной истиной демократии. Им не надо было никакой конкуренции идеалов, идеологий и гипотез, все уже известно: есть, оказывается, «столбовой путь цивилизации».

Поразительно, что либералы сами говорили об идее «открытого общества» и при этом не понимали, что эта идея предполагает, что никаких «столбовых дорог цивилизации» не существует. Нет и не может быть никаких «законов истории», как нет и не может быть «идеальных обществ» ни в Европе, ни в США, ни в Китае, называй их хоть «демократией», хоть «коммунизмом». И то, и другое - лишь гипотезы, принципиально опровергаемые. Есть только открытая и свободная конкуренция мировоззрений.

В XX в. А. Грамши писал, что современная власть держится не столько на насилии, сколько на согласии, а согласие есть продукт принятия определенной идеологии. Крупнейший теоретик власти XX в. М. Фуко посвятил всю жизнь борьбе с нелепым и вредным представлением о власти как о чем-то негативном, представлением, что власть - это насилие. Власть властвует именно потому, что предлагает новый проект мира, предлагает нечто новое и позитивное.

1) Идеология как совокупность некоторых (чаще политических, но не всегда) идей, представлений, убеждений, концентрированных вокруг неких базовых ценностей (гуманизм, либерализм, фашизм, социализм, пацифизм, католицизм, постмодернизм и т.д.) и распространяемых в обществе их сторонниками (с большей или меньшей долей агрессивности в зависимости от социального статуса носителей этих идей). Данная трактовка восходит к пониманию идеологии у де Траси ("Элементы идеологии", 1801-1815); здесь идеология может быть прогрессивной, революционной, реакционной, оппозиционной и любой другой. Критический пафос выступлений первых идеологов стал предметом жестких оценок со стороны Наполеона, назвавшего их "ветрогонами и идеологами, которые всегда боролись против существующих авторитетов". Особо примечательной является такая отповедь Наполеона: "Ваши идеологи разрушают все иллюзии, а время иллюзий, как для отдельных людей, так и для народов, - время счастья". Здесь термин иллюзия используется в переносном значении - как нечто несбыточное, мечта. Но его основное значение - обман чувств, нечто кажущееся (идеолог - фокусник-иллюзионист, маскирующий себя за "своего"?). Но и сам Наполеон раскрыт здесь как подлинный идеолог. Позднее (в 1895, "Психология толпы") Г. Лебон также заметил: "Нет ничего более разрушительного, чем прах умерших богов".

2) Идеология как любые социально детерминированные идеи и убеждения, вырабатываемые различными социальными группами (но не только классами) и процессами (например, конкуренцией). Основной "фигурант" - К. Маннгейм и его социология знания. В. Парето полагал, что природа идеологизации кроется в необходимости оправдания социального поведения путем создания псевдологических теорий или "дериваций" (религиозных учений, этических и политических доктрин и т.п.), которые затушевывают истинную сущность религии, морали, политики. Деривации ("производные", вторичные от чувств образования) - это: (1) утверждения, преподносимые как абсолютные истины, либо (2) некомпетентные суждения, оправдываемые ссылкой на авторитет, либо (3) апелляция к общепринятым принципам и чувствам, либо (4) чисто словесные доводы, "вербальные доказательства", не имеющие никакого объективного эквивалента. Примечательно мнение В. Парето о том, что фальшивые словесные образования, деривации, идеологии, религии едва ли поддаются точному научному анализу. Вместе с тем, В. Парето нисколько не принижал их социальной роли, считал, что идеологии обладают большой мобилизующей силой. Позднее артикулируется и трактовка идеологии как универсального свойства всего "смыслосодержащего", а также приписывание идеологичности любой концепции, которая содержит некий идеал, противопоставленный наличной социальной реальности, и потому такая концепция оказывается, по определению, утопичной и эсхатологичной.

3) Признаваемая за марксистскую (не без оснований) традиция понимания идеологии как искаженного классовым интересом насаждаемого сознания ("ложного сознания" - см. одно из писем Ф. Энгельса, т.39, с.83). В этом контексте идеология противопоставляется научному знанию как истинному, объективному.

У самого-то Маркса применительно к идеологическому сознанию используется эпитет иллюзорное (превращенное), а не ложное, что, конечно же, не одно и то же, хотя и близко по значению.

У Маркса можно выделить два аспекта анализа идеологии:

а) Объективные основания и реальные предпосылки идеологии (идеологизации). Для большинства текстов Маркса термин "идеология" соседствует с термином "иллюзия", который, в свою очередь, имеет своим контрагентом понятие "реальность", причем в определенном отношении - реальность, порождающая иллюзию о себе самой. Или, иначе - реальность, включающая в себя ею же порожденную иллюзию о самой себе. Или - идеология есть иллюзорное представление о реальности, вызванное данной реальностью и включенное в нее. Нередко Маркс уточняет это общее представление словами о "перевернутом", "поставленном с ног на голову" сознании.

Фейербаховский подход к критике религиозного сознания Маркс распространил на философию, право, политику, экономическую науку, мораль и обыденное сознание. Как и в религии, здесь люди также могут быть захвачены идеологическими иллюзиями, порожденными социальным бытием. При этом для марксового подхода к проблеме идеологии наиболее существенно то, что единство бытия с соответствующим иллюзорным сознанием понимается как всеобщее и неразрывное. Пра-форма или пра-феномен идеологии - не обман, не надувательство масс, а самообман, самоиллюзия реальности о себе самой: "Представления, которые создают себе эти индивиды, суть представления либо об их отношении к природе, либо об их отношениях между собой, либо об их собственной телесной организации... Если сознательное выражение действительных отношений этих индивидов иллюзорно, если они в своих представлениях ставят свою действительность на голову, то это опять-таки следствие ограниченности способа их материальной деятельности и их, вытекающих отсюда, ограниченных общественных отношений" (т.3, c. 24). И далее: "Если во всей идеологии люди и их отношения оказываются поставленными на голову, словно в камер-обскуре, то и это явление точно также проистекает из исторического процесса их жизни, подобно тому, как обратное изображение предметов на сетчатке глаза проистекает из непосредственно физического процесса их жизни". Итак, идеология - это иллюзия "эпохи о самой себе" (там же, с.25).

б) Отличие идеологии от не-идеологии.

Итак, основное различие между идеологией и не-идеологией есть различие между иллюзорным отражением действительности и ее реальным отражением.

За реальное отражение действительности, в конечном счете, ответственна наука. Противоположение идеологии и науки - это фиксация внешних границ идеологии.

Вопрос о внутренних границах идеологии можно трансформировать в вопрос о возможности объективного социального знания, положительный ответ на который дает традиция социологизма - от Дюркгейма до всевозможных версий структурно-функционального анализа и системного подхода в целом. Не-идеологичность внутри идеологии достигается и своеобразной принципиально внедоктринальной формально-логической критически-рефлексивной (полемически-внесистемной) познавательной установкой. Сюда же следует добавить и отказ от задачи "наведения мостов" между сущим и должным: говори, что "есть", но не говори, как "должно быть".

У М. Фуко все знание изначально идеологично, а точный перевод известного афоризма Ф. Бэкона звучит так: "Знание есть власть". Г. Маркузе отмечает, что в современную эпоху господствующей технологической рациональности развитая индустриальная культура становится идеологичнее, чем ее предшественница: "Производственная сфера, - пишет он, - товары и услуги, которые она производит, "предлагают" (или внедряют) социальную систему как целое... Товары поглощают людей и манипулируют ими; они воспроизводят ложное сознание, которое невосприимчиво к собственной лжи".

Очевидно, что в самой общественной практике идеологии могут нести в себе признаки всех трех (или больше?) разновидностей.

При этом идеология рассматривается как продукт интеллектуального труда идеологов-профессионалов, отличный от феноменов массового сознания. И в этом смысле идеология противопоставляется общественной психологии.

(А.А. Поскряков. Фрагмент доклада на Методологическом семинаре кафедры социологии МИФИ)

Отличное определение

Неполное определение ↓

Идеология: вчера, сегодня и завтра

Идеология – что это такое, какую роль она играет в объединении людей, нужна ли она в современных условиях развития обществе? Если нужна, то какая и в каком виде? Эти вопросы я попытаюсь поднять в этом материале и предлагаю обсудить в комментариях под ним.

После развала СССР, в пределах новообразованных государств СНГ, происходит постоянный поиск идеологии, которая бы объединила общество, укрепило государственную систему. О результатах данного поиска могу судить только по , которая за два десятка лет независимости так и не смогла её обрести.

Плохо это или хорошо, решать не мне, да и не является это целью статьи. Тот же поиск «собственной» идеологии происходит и в . Для части общества, как Украины, так и России этот вопрос актуален, он их волнует, и в процессе поиска необходимой идеологии они обсуждают данную тему на различных информационных площадках/форумах. Изначально на этих площадках в процессе дискуссии идёт разделение комментаторов на два лагеря – консерваторы и либералы , но потом выясняется, что консерваторы не могут определить, кого из вождей воскрешать, а либералы не все желают видеть у себя в городе. Так постепенно, два лагеря, в процессе споров и дискуссий, разделяются на множество групп, которые начинают ожесточённо отстаивать свою «единственно правильную» точку зрения (идеологию).

Вот и получается, что изначально 100 человек делятся на два лагеря, которые, в свою очередь, делятся на группы (10*10), и получается так, что, обретая одного идеологического сторонника в своей группе, ты получаешь «в подарок» ещё девять противников из других групп? Возможно ли в подобных условиях идеологического разделения говорить об общественном объединении и вести конструктив? Безусловно, в рамках своей группы (10 человек) можно, но ведь цель должна стоять в объединении всего общества, иначе, зачем городить этот огород?

По моему личному опыту, это практически нереально . Как только разговор уходит в идеологию, начинается разделение и бесконечный словесный трёп каждого о своём. Почему так получается и возможно ли выйти за рамки бесконечного разделения и антагонизма? Давайте подумаем.

Идеология (idea – прообраз, идея; и logos – слово, разум, учение):

• система концептуально оформленных взглядов и идей, выражающая интересы различных социальных классов, групп, обществ, в которой осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу ;
• система идей, представлений, взглядов, характеризующая воззрения на социально-политическую и иную жизнь какой-л. социальной группы, класса, политической партии, общества ;
• понятие, посредством которого традиционно обозначается совокупность идей, мифов, преданий, политических лозунгов, программных документов партий, философских концепций; не являясь религиозной по сути ;
• обосновывая и выражая интересы, указывая пути их осуществления и предлагая соответствующие образцы поведения, идеология объединяет индивидов, в единую общность. Наиболее ярко интеграционная функция идеологии проявляется в национальных идеологиях, стремящихся сплотить всех представителей нации для достижения общих целей .

Выходит, что идеология способствует объединению людей с определёнными взглядами и мировоззрением в соответствующие социальные группы, классы, политические партии. Если же рассматривать процесс объединения людей в идеологические группы в целом с позиции общества, то любая идеология , как таковая, разделяет единое общественное пространство на группы людей с различными, а порой и конфликтующими взглядами, идеями и т.п.

Получается, что идеология, с одной стороны, объединяет людей в группы, а с другой – разделяет общество на группы, клейстеры. При этом, чем более высокий уровень «идеологической накачки» в группах, тем выше конфликтная среда и сильнее их противостояние: ядром идеологии выступает круг идей, связанных с вопросами захвата, удержания и использования политической власти субъектами политики. Идеология фундирована конфликтной природой мира , его выстроенностью по полюсной модели «враг-друг», кристаллизирующей сторонников той или иной идеологии. Степень разработанности и наглядности образа идеологического противника правомерно полагать главным основанием сплочённости социальной группы – носителя идеологии .

С вышесказанным могут быт не согласны те люди, которые уже находятся в определённой идеологической группе или ассоциируют себя с ней, и с их точки зрения, с позиции отдельной группы, идеология объединяет. Проблема в том, что это объединение происходит в «сконструированной» реальности, имеет целью манипулирование и управление людьми путём воздействия на их сознание. В «Мифологиях» (1957) Барт объединил миф и идеологию, называя их «метаязыком». Барт не считал целесообразным проводить между идеологией и мифом семиотическое разграничение, определяя идеологию, как введённое в рамки общей истории и отвечающее тем или иным социальным интересам мифическое построение.

Приведу ещё несколько определений:

• идеология по К. Мангейму – искажённое отражение социальной действительности , выражающее интересы определённых групп или классов, стремящихся сохранить существующий порядок вещей.
• идеология по – это готовый «мыслительный товар» , распространяемый прессой, ораторами, идеологами для того, чтобы манипулировать массой людей с целью, ничего общего не имеющей с идеологией и очень часто совершенно ей противоположной .

Если же применение различных, общепринятых, идеологических моделей для объединения общества неоднозначно и проводит к его фрагментированию с неопределёнными последствиями, то почему всё равно отдельные личности/группы пытаются найти, утвердить и навязать свои иделогемы?

Я считаю, что поиск идеологии в большей степени тревожит старшие поколения, и, чем человек старше, тем этот вопрос актуальней, а для некоторых это становится одержимостью: «Идея, а потом всё остальное». Почему старшее? Думаю, это обусловлено их жизненным опытом и тем состоянием развития общества, коммуникационными связями, при которых они становились как личности . Доступ к информации был ограничен и практически полностью контролировался, коммуникационные связи были слабые, ведь даже не у каждого был городской телефон.

В таких условиях, идея, которая директивно санировалась в общество со слабыми коммуникационными связями, завладевала умами и играла роль стабилизации общества и его объединения. Проблема в том, что в современных условиях такой подход в объединении может и работает, но не эффективно. Практически любой житель имеет доступ к любой интересующей его информации, равно, как и имеет возможность общаться с людьми из различных уголков Земли и обмениваться информацией в режиме он-лайн. Все же попытки санировать идею в общество с высокой степенью коммуникационных связей просто «размываются».

Этот подход ещё возможно применять где-то в , где можно сказать, что это правда и так есть, племена встали и пошли за тобой. Но в цивилизованном Мире это уже не работает. Каждый имеет возможность для себя определить: настолько ли социальное равенство – равное, можно ли прожить без гей-парадов, и стоит ли воскрешать вождей?

Применяемые ранее подходы в построении общества посредством идеологии уже не даёт тот эффект и не завладевает умами, как раньше. Но ведь мы все ощущаем объективную необходимость в объединении, стабилизации и развитии всех общественно-государственных институтов. Если ощущается такая необходимость, то следует искать что-то вне общепринятых идеологических построений что-то, что позволяет объединять уже существующие идеологические группы в единую систему при минимальном уровне антагонизма.

Перед тем как начну размышления на вольную тему и поиск той «идеологии», которая бы соответствовала современным условиям, хочу привести выдержу из выступления Евгения Примакова на международной конференции «Россия в мире силы XXI века» , приуроченной к 20-летию СВОП и 10-летию журнала «Россия в глобальной политике» (Образы России и мира вне идеологии):

«Сила идей и образов» – тема, выделенная на нашей конференции, абсолютно оправдана. В нынешних условиях идеи и образы государств – участников международных отношений влияют на развитие мировой обстановки не в меньшей мере, чем сила денег и сила оружия. Сначала об общих подходах.

Первый . Неверно представлять, будто после окончания холодной войны влиянию идеологии больше не подвержены политика, соотношение сил на региональном и глобальном уровнях, в целом. Видоизменились характер и форма такого влияния, но оно никуда не исчезло. Более того, идеологическое противостояние, целенаправленное внедрение своих, часто подкрашенных образов при искажении чужих, стало одной из составляющих внешнеполитической практики.

Второй подход : либерализм, консерватизм и социализм сохраняются, как три самых значительных идеологии. Однако в нынешних условиях они проявляются несамостоятельно, испытывая взаимовлияния, находясь в процессе конвергенции (процесс сближения, схождения, компромиссов), они стали составными частями идеологической модели, присущей различным странам. Для понимания сегодняшней (это относится и к другим государствам) следует исходить не только из содержания идеологии, но и из того, что определяющим является соотношение между частями идеологической модели.

Третий подход : далеко не всегда политика лиц или группы лиц, причисляющих себя к той или иной идеологии, соответствовала и соответствует её сути...

Я это высказывание Е. Примакова понимаю как: «Да, они всё ещё остаются основными идеологиями, но сегодня они не самодостаточны, вынуждены взаимодействовать, идти на компромиссы, и будущее страны определяется балансом между ними степенью взаимодействия».

Мы должны исходить, что сегодня и завтра в обществе будут присутствовать эти три основные идеологии, которые, в силу развития коммуникаций, будут всё активней между собой взаимодействовать и пересекаться. Считаю, что в сложившихся условиях не стоит направлять все силы на ликвидацию одной из групп. Ведь борьба против ни к чему, кроме расходования ресурсов (временных, человеческих) и ещё большей поляризации в обществе не приводит. Необходимо искать оптимальные формы взаимодействия этих, уже существующих, идеологических групп.

При поиске «идеологии», которая бы могла установить взаимодействие между различными идеологическими группами, следует определить основу, которая их всех объединяет. То, из-за чего будут устанавливаться взаимодействия и находиться компромиссы. Это можно назвать «эволюционным развитием» . социально-экономических сфер и общественно-государственных институтов без революций, переворотов, экономических потрясений, войн и т.п. Но мне это тяжело назвать идеологией , скорее – это естественная потребность любого и каждого, вне зависимости от принадлежности к той или иной группе.

Это же можно определить как «рациональный прагматизм» или «здравый рационализм», не суть важно. Важно, что это находится вне идеологем, в какой-то мере над ним и позволяет устанавливать между ними взаимодействие и компромиссы. Движущей силой при этом выступают не лозунги о «светлом будущем» или идеи о «Городе Солнца», движущей силой может выступать каждый представитель социума, имеющий отношение к любой идеологической группе.

Интересную мысль на этот счёт высказал Давид Эйдельман : новые идеологические концепции, для того, чтобы быть удачными и востребованными, должны прежде обращать внимание на то, что называется «человеческим фактором», «человеческим капиталом». Мне вообще кажется, что человек – это краеугольный камень и залог всего. И завтрашний день принадлежит не представителям точных наук, которые пока застряли, поскольку отстающее человечество не готово к их дальнейшему продвижению, а тем, кто занимается человеческим ресурсом, выстраиванием межчеловеческих взаимоотношений. Люди уже накопили достаточно оружия, чтоб многократно уничтожить друг друга. Теперь прогресс не только в дальнейшем усилении технологий, но в усовершенствовании человеческого общества .

И …логия), система взглядов и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу, социальные проблемы и конфликты, а также содержатся цели (программы) социальной деятельности, направленной на закрепление или изменение (развитие) данных общественных отношений. В классовом обществе идеология всегда носит классовый характер, отражая положение данного класса, классовые интересы.

В культурный оборот в Европе понятие идеи ввели древнегреческие философы Демокрит и Платон. Для них идея была особой реальностью, моделью, образцом для объектов материального и духовного мира. До того как древнегреческие философы ввели в оборот понятие идеи, роль и значение общих мыслей и ценностей в жизни человека и общества уже понимали создатели древних мифов и исторических традиций. Сегодня слово «миф» чаще всего отождествляют со сказкой. Важно подчеркнуть, что состоявшие из обобщенных мыслей и ценностей древние мифы не являлись сказками в современном значении этого слова. Первобытные люди верили в них. Мифы как комплексы идей способствовали и способствуют объединению людей, были и являются стратегиями человеческой деятельности, или, пользуясь более современной терминологией, «руководством к действию». Показателен и удобен для изучения в этом отношении древнегреческий миф о Прометее. Главный герой данного мифа – Прометей был персонификацией совокупности идей ловкости и прогресса, промышленного производства и свободы. Не одобряя роскошных жертвоприношений богам, Прометей ввел в заблуждение верховного бога Зевса (Юпитера), разделив приносимого в жертву олимпийским богам быка на две части: меньшую, представлявшую собой сочную мякоть, прикрытую малопривлекательным желудком животного, и большую, состоявшую из костей и жира. Обман при жертвоприношении заметил Зевс, который в гневе лишил людей необходимого для их существования огня. В ответ на это легендарный герой украл с Олимпа божественную искру и передал ее людям. Обратим внимание на важные свойства идей, раскрывающихся в мифе. За обман Зевса люди лишились огня, а у его похитителя – Прометея, прикованного за данный проступок Зевсом к скале, орел каждый день клевал печень и рвал острыми когтями тело. Из ящика Пандоры, доставшегося брату Прометея – Эпиметею, на род человеческий обрушились болезни, голод, злоба и т.д. Следовательно, идеи могут играть не только позитивную, но и деструктивную, разрушающую общественный организм роль. В отличие от специально сконструированных философских идей укорененные в глубинных структурах человеческой повседневности мифологические идеи изменились. Раскрывая идейные предпосылки человеческой цивилизации и культуры, миф о Прометее выполнял несколько функций. Он помогал, во-первых, усваивать представления о сверхъестественном характере основ человеческой цивилизации, во-вторых, глубже уяснять смысл неотвратимости наказания за разрушение устоев жизни общества, за ее дестабилизацию, в-третьих, осознавать важнейшую и ничем другим не заменимую роль идей в преодолении затруднений в повседневной личной и государственной жизни. Миф о Прометее формировал убеждение в том, что идея свободы является ценностью, способной возвышать человека над традиционным страхом наказания и неотвратимости возмездия со стороны сверхъестественных сил. Роль идей в жизни человека и государства еще более глубоко была раскрыта в религии и теологии (от греч. слов «теос» - Бог и «логос» - учение, т.е. учение о Боге). История православной религии на территории Беларуси насчитывает уже более тысячи лет. Менее короткой по историческим меркам является история католицизма, иудаизма и ислама. Еще короче история лютеранства, на которую приходится всего около 400 лет. Религиозные идеи исторически были тесно связаны с мифологическими: общей для них является вера в сверхъестественное. Однако по сравнению с мифологическим религиозное сознание является более организованным, структурированным и исторически зрелым. Это не исключает того известного факта, что многие религиозные идеи излагались еще в форме мифов-повествований. Таковы, например, христианские повествования о Каине и Авеле, Давиде и Голиафе. Если эти и подобные им виды религиозных идей были предназначены в первую очередь для «индивидуального потребления», то идеи о святой Земле, на которой разворачивалась жизнь Иисуса Христа в реальной истории, становились мощными массовыми мобилизационными факторами. Эти идеи подвигли и полоцкую княжну Предславу, получившую при пострижении в монахини имя Ефросиньи Полоцкой (1104(?)-1167), оставить организованные ею в родном городе школу и библиотеку и отправиться в долгое и роковое для нее путешествие к гробу Господню в Иерусалим. Христианские идеи «святой Земли» и «гроба Господня» во времена Ефросиньи Полоцкой - игуменьи монастыря Святого Спаса - были кратким выражением организационно-мобилизующей функции христианской религиозной идеологии. Переведенные теоретиками христианской церкви на язык лозунгов, они побуждали к действию большие массы людей.

Современные ученые чаще всего объединяют мифологию и религию и отличают единый мифологическо-религиозный подход к идее от философского, т.е. основанного не на вере в сверхъестественное, а на мышлении и критике, анализе идей.

Понятие идеологии изменялось и уточнялось в ходе развития познания. Термин «идеология» ввёл в употребление французский философ и Дестют де Траси («Элементы идеологии», 1801). Исходя из принципа, что наши знания происходят из ощущений, он утверждал, будто «идеология» – учение об идеях, исследуя всеобщие принципы и законы возникновения идей, позволяет тем самым установить твёрдые основы для политики, этики, воспитания и т. д. В таком же смысле об идеологии писали Ж. Кабанис и другие поздние представители школы французского материализма и сенсуализма. В наполеоновской Франции термин «идеология» приобрёл пренебрежительный оттенок. «Идеологами» стали называть людей, которые подходили к общественной жизни с точки зрения абстрактных принципов и ничего не понимали в практических вопросах реальной политики. К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии» (1845-46) и позднейших работах под идеологией понимали:

1) идеалистическую концепцию, согласно которой мир представляет собой воплощение идей, мыслей, принципов;

2) соответствующий этой концепции тип мыслительного процесса, когда его субъекты – идеологи, не сознавая связи своих построений с материальными интересами определённых классов и, следовательно, объективных побудительных сил своей деятельности, постоянно воспроизводят иллюзию абсолютной самостоятельности общественных идей;

3) вытекающий отсюда метод подхода к действительности, состоящий в конструировании желаемой, но мнимой реальности, которая выдаётся за самою действительность. Ф. Энгельс, критикуя немецкого философа Е. Дюринга, писал, что «… действительности оказывается и здесь чистой идеологией, выведением действительности не из нее самой, а из представления».

Таким образом, действительность предстаёт в идеологии в искажённом, перевёрнутом виде и идеология оказывается иллюзорным сознанием, в котором социальная реальность, объективные противоречия и потребности общественной жизни выступают в превращенной форме. В противоположность этим идеологическим формам научное сознание остаётся «…на почве действительной истории…». Методы научного анализа и критики идеологии даёт материалистическое понимание истории, согласно которому сознание является осознанным бытием и потому должно объясняться из бытия людей, их реального жизненного процесса. Идеология подчиняется общим закономерностям общественного сознания. Она обладает не абсолютной, а лишь относительной самостоятельностью.

В развитии идеологии накапливается определённый запас понятий и представлений – мыслительный материал, и каждая новая идеология, будучи по содержанию отражением новых социальных условий, по форме примыкает к предшествующей идеологии. Поэтому в сфере идеологии существует преемственность и влияние новых социально-экономических условий состоит в том, что они определяют направление и способ изменения имеющегося мыслительного материала. Вместе с тем, если в идеологии люди и их отношения оказываются поставленными на голову, словно в камере-обскуре, то и это явление точно так же проистекает из исторического процесса их жизни, – подобно тому, как обратное изображение предмета на сетчатке глаза проистекает из непосредственного физического процесса их жизни. Анализ реального исторического процесса показывает, что идеологические иллюзии – не просто случайные заблуждения, что идеология выполняет определённые социальные функции, вырабатывая соответствующие интересам того или иного класса типы мышления и поведения или даже программы социального действия.

К. Маркс и Ф. Энгельс не применяли термин «идеология» к собственной системе воззрений, но они характеризовали марксизм как научную теорию социализма, органически связанную с освободительной классовой борьбой пролетариата. Распространение марксизма и быстрый рост его влияния на рабочее движение привели к новому переосмыслению понятия идеология в марксистской литературе. В.И. Ленин расширил понятие идеология, введя категорию «научной идеологии» и указав, что в предшествующих марксизму системах идеологии имелись научные элементы, но лишь марксизм в подлинном смысле является научной идеологией. Ленин отметил такую важнейшую особенность марксизма, как соединение в теории высшей и строгой научности с революционностью, вытекающей из научного анализа капитализма, открытия его преходящего характера, познания законов и движущих сил общественного развития, Ленин показал, что в лице марксизма общественная наука впервые сознательно ставит перед собой задачу содействовать угнетённым массам в их борьбе, то есть стремится выразить интересы и практические задачи класса угнетённых с помощью научной теории и выработанных на её основе лозунгов борьбы – программы, стратегии, тактики, политики. Тем самым марксизм практически выступает как научная идеология. С разработкой концепции научной идеологии само понимание идеологии стало более цельным и завершенным, были обобщены и методы её анализа на основе сочетания социального и гносеологического подходов. Поскольку идеология – духовное явление, то она должна оцениваться в гносеологических категориях – как научная или ненаучная, истинная или ложная, правильная или иллюзорная и т. п. Однако чисто гносеологический подход при анализе и оценке идеологических явлений необходим, но недостаточен. Противостояние научной и ненаучной идеологии имеет и социальное значение, ибо выражает противоположность классовых интересов. В классовом обществе идеология всегда носит классовый характер и потому характеризуется в категориях социально-политических как революционная или реакционная, прогрессивная или консервативная, либеральная или радикальная, интернационалистская или националистическая и т. д. Связь между этими двумя рядами оценок выявляет принцип партийности идеологии, всесторонне разработанный в трудах В. И. Ленина. Принцип партийности связывает познание социальной действительности с интересами класса. Он исходит из той предпосылки, что класс прогрессивный стремится строить свою идеологию на основе более полного использования объективных знаний (например, буржуазия в период её восходящего развития). Но этот тезис выражает лишь общую тенденцию, которая может сильно видоизменяться под влиянием конкретных исторических условий, особенно в период добуржуазного развития. Полностью этот тезис оправдывается применительно к рабочему классу, субъективные интересы которого совпадают с объективными потребностями общественного развития, делают его заинтересованным именно в научной идеологии, во всестороннем использовании объективного научного знания для решения встающих перед ним социальных проблем. Это обстоятельство и выражается в совпадении партийного, классового и научно-объективного подхода к действительности в рамках марксизма-ленинизма.

Буржуазные идеологи в борьбе против научного коммунизма предпринимают также попытки опровергнуть марксистско-ленинское понимание идеологии. Значительным влиянием на Западе пользуется концепция немецкого философа К. Манхейма («Идеология и утопия», 1929), который, заимствуя в искажённой форме идеи марксизма о социальной обусловленности всякой идеологии, ложно истолковывал положения марксистской критики иллюзорного сознания. Он выступил с отрицанием познавательной ценности всякой идеологии, рассматривая её как совокупность идей, направленных на сохранение существующего порядка и поддерживаемых определённой общественной группой. Утверждения об иррациональности, мифологическом характере всякой идеологии, принципиальное отрицание самой возможности научной идеологии, широко используются в буржуазной литературе для борьбы против прогрессивных взглядов и, прежде всего против марксизма-ленинизма. Продолжением этой критики идеологии явилась концепция «деидеологизации» (Д. Белл, «Конец идеологии», 1960), согласно которой современные развитые индустриальные страны Запада сталкиваются с проблемами, требующими «технических решений», а не идеологии, и потому влияние идеологии якобы постепенно сходит на нет. Однако действительность опровергает эту концепцию. После 2-й мировой войны 1939-45 произошёл резкий упадок влияния фашистской идеологии в связи с военно-политическим разгромом фашистских держав. Однако реакционные империалистические круги стремятся возродить эту идеологию в виде различных систем неофашистских взглядов, включающих расизм, шовинизм, антигуманизм, идеи милитаризма и т. п. Характерным как для консервативной, так и для либеральной буржуазной идеологии является антикоммунизм - главное идейно-политическое оружие империализма. Разнообразные антивоенные, антиимпериалистические, национально-освободительные движения сопровождаются сложными идеологическими процессами, в которых отражается антиимпериалистическая направленность и социальная природа этих движений (некоторые течения «африканского социализма», идеология «новых левых» и т. д.).

В советской науке до недавнего времени вопросам идеологии придавалось первостепенное значение. Идеология в советском обществе была одним из его основных системообразующих элементов, важнейшим фактором общественного и государственного строительства. Система целенаправленного идеологического воздействия была детально проработана и охватывала практически все стороны и области жизни советских людей. В советской теории применялся преимущественно социологический подход, т. е. исследование идеологии проводилось с позиций выделения интересов классов (социальных групп) и их отражения в идеологических системах. Идеология в своих содержательных аспектах рассматривалась как выражение классовых и партийных интересов в теориях и концепциях. По мысли Губерского Л. В., “идеология – то, прежде всего, система взглядов и идей, отражающих общественное бытие с позиций определенного класса, а также теоретическая программа деятельности класса, в которой определены роль класса в обществе и его отношение к объективной действительности на данном этапе общественно-исторического процесса”. В русле социологического подхода, акценты в исследовании идеологии сместились в ракурс практического ее рассмотрения, оставив за чертой внимания ее феноменологические, мифологические, в целом – рациональные черты. В центре внимания советских исследователей стояли вопросы социальных и психологических функций идеологии, рассмотрение идеологии как системы, назначение и роль идеологии в духовном производстве, в развитии и воспитании человека (“идеология – то еще и система функционирования идей, включенная активно в практику”, Биккенин Н. Б.). Идеология, как по своему содержанию, так и по методам и целям реализации, имела четко партийную принадлежность (“важнейшим научным принципом при изучении идеологической деятельности является партийность”). Вместе с тем ситуация идеологического противостояния странам Запада, а также изменения целей партийных программ (построение коммунизма, хозрасчет, реформы 60 – 70-х годов, концепции “ускорения” и “демократизации” и т.д.), порождали необходимость постоянного контроля за состоянием идеологии, а также ее развития. Одним из путей ее развития было создание “научной теории идеологии”, в рамках которой идеологическая жизнь общества рассматривается как объект научного управления, включающий в себя:

Саму идеологию как систему идей и взглядов (теоретический уровень отражения действительности, представляет собой, наряду с общественной психологией, одну из сторон общественного сознания);

Идеологические отношения (отношения людей в процессе и по поводу создания и распространения идей в обществе);

Деятельность идеологических институтов (государственные и общественные организации, учебные и производственные структуры, специальные институты, средства массовой информации и др.).

В работе, посвященной прикладной проблеме – методологии измерения степени интериоризации идеологии, Панина В. В. определяет идеологию как “форму сознания, которая является продуктом социализированного духовного производства, развертывающегося в рамках духовно-практического способа освоения действительности. Она отражает определенную предметную область через призму интересов определенного субъекта, содержит в себе социальное целеполагание и социальную технологию, служит руководством для практической деятельности” и выделяет три основные части структуры системы идеологии:

Подсистема отражения (объяснение отражаемой действительности и ее первоначальная оценка);

Подсистема продуцирования идеалов и полагания целей (футурологическая часть);

Инструментальная подсистема (разработка и создание средств для достижения поставленных целей, формулирование программ деятельности и осуществление нормативной функции).

По мнению Сороковиковой В. И., идеологию необходимо исследовать “как целостную систему производства, распределения и потребления духовных продуктов, осуществляющуюся посредством социальных институтов и выражающую интересы определенной социальной группы общества”. На базе социологического исследования идеологии, в отечественной науке получил развитие системный подход к анализу и определению идеологии. Вне зависимости от оценочного отношения к той или иной идеологической концепции, она может рассматриваться как особая система, функционирующая на основе процесса идеологического воздействия (идеологического процесса). Следует отметить, что в данном случае понятие идеологии отражает не просто систему тех или иных идей, а систему, в которой эти идеи на основе идеологического процесса формируются, распространяются и усваиваются объектом идеологического воздействия. В системе идеологии могут быть обозначены структурные связи между идеями, их носителями и предполагаемым объектом идеологического воздействия. В систему идеологии в качестве ее элемента входит также сам аппарат идеологического воздействия, разрабатывающий и создающий инструменты и средства реализации идей и ценностей (инструментальная подсистема).

Различение системы идеологии и идеологии как системы идей имеет принципиальное значение в плане понимания специфики идеологии как явления. К примеру, система идеология может утверждать посредством содержания своих идей цели мирного характера (мир, дружба, сотрудничество) и быть в то же время в целом воинственной, непримиримой к другим идеям и их носителям (“отсутствие идеологии – тоже идеология”, “идеология деидеологизации”, и другие примеры).

Системе идеологии присущи специфические функции. В самом общем виде можно сформулировать две основные, первичные функции системы:

Отображательная функция (отражает познавательный аспект идеологии);

Регулятивная функция (отражает деятельностный аспект идеологии).

Система идеологии выступает в двух основных ролевых качествах – она обеспечивает процесс отражения действительности и процесс деятельностного ее изменения.

В работе Волкогоновой О. Д. сформулированы пять функций системы идеологии:

Интегративная – объединение людей, интеграции общественно-политических и социальных образований на основе принятия как можно большим количеством людей тех или иных общих идей и ценностей.

Аксиологическая – производство, формулирование и распространение ценностей, имеющих характер социальных норм.

Познавательная – дает методологические и гносеологические основы взгляда на мир, исполняет функции различения и наименования объектов и явлений действительности, предоставляет и развивает определенные методы и способы познания, разъясняет и объясняет те или иные стороны и проблемные стороны действительности. Идеология интерпретирует мир и осуществляет ориентацию человека в нем.

Мобилизующая – посредством общности идей и соответствующего их содержания, идеология мобилизует людей и побуждает к тем или иным действиям (или бездействию).

Прогностическая – идеология является специфическим инструментом социального ориентирования и прогнозирования. Основным элементом прогноза является идеал, который носит нормативный характер, – он обозначает не просто то, что будет, а то, что должно быть. Идеологическое прогнозирование может осуществляться как на теоретическом уровне, так и на программно-директивном. В конечном итоге прогноз становится предметом убежденности и веры. Целью идеологического прогнозирования, в отличие от иных видов прогнозов, является не только объяснить, но и направленно воздействовать на действительность. Идеологический прогноз может носить глобальный характер, а также выражать непримиримость к прогнозам других идеологий.

Система идеологии функционирует на основе процесса идеологического воздействия. Теория идеологического процесса как широкая межотраслевая система научного знания затрагивает целый ряд научных дисциплин: социология, философия, психология, политология. В самом общем определении, идеологический процесс охватывает и представляет собой деятельность субъектов по производству, воспроизводству и практической реализации идеологии (идеологических представлений, идей и ценностей). В советской литературе идеологический процесс рассматривается главным образом как процесс возникновения, развития идеологии и процесс пропаганды, внедрения идей в сознание масс, как процесс “формирования и развития социалистического сознания трудящихся”. В более широком выражении идеологический процесс как определенная область жизни общества охватывает сферу производства социально-политических, оценочно-классовых идей, взглядов, теорий, их воспроизводство, дальнейшее развитие, уточнение, распространение и усвоение, в том числе через систему средств идеологического воздействия. Суть идеологического процесса, – воспроизводство и реализация идеологии. Калинин А. Е. характеризует различные типы идеологического процесса:

По характеру деятельности (практический и теоретический);

По направленности распространения (идеологизация, деидеологизация, реидеологизация);

По генезису возникновения идеологий (интеграция существующих идеологий, заимствование или эвристическое происхождение идеологий);

По характеру взаимодействия идеологии и массового сознания (тотальная идеологизация или частный характер идеологического воздействия).

Система идеологии с точки зрения форм ее социально-психологического представления в обществе (организации) является, прежде всего, семиотической (знаковой) системой. Она отражает (выражает) внезнаковую реальность и является средством социальной связи индивидов. Знаковые системы в силу своей природы переводят структуры общественного бытия (знаки, идеи, ценности и т.д.) в структурные компоненты индивидуального сознания. Именно в этом заключается и на этом основан эффект идеологического воздействия. Этот перевод лежит в основе всех функций системы идеологии. В силу своего вероятностно-аксиологического характера реализация идеологии предполагает возникновение личностно-смыслового отношения к ней (ее идеям, ценностям, нормам) со стороны воспринимающего субъекта. Здесь мы можем говорить о специфическом процессе интериоризации идеологических представлений (образов, символов, знаков), который означает, что у личности установилось определенное (заданное) отношение к ним. На следующем этапе это отношение фиксируется в убеждения, веру, ценности. Система идеологии может в рамках процесса интериоризации своих норм рассматриваться как определенная форма, посредством которой выражают себя внутренние (скрытые) отношения сложной системы общества (организации). При этом идеология скрывает их фактический характер путем собственной их интерпретации. По мнению Араповой М. А., идеология как видимая форма действительных отношений “играет роль самостоятельного механизма в управлении реальными процессами на поверхности системы”. Идеология как “превращенная форма” действительности выполняет функцию “вытеснения, замещения и восполнения предметов в системе”. Таким образом, мы можем видеть, что в зарубежной и отечественной теории существует множество подходов и взглядов на определение идеологии как понятия и явления – от взаимодополняющих до взаимоисключающих. Во многом это обусловлено тем, что, в силу своих качеств и специфических особенностей, идеология может рассматриваться с различных позиций, разными методами и под углом достижения различных целей и решений исследовательских задач. Общим фоном для современных исследований по идеологии является признание того факта, что дать исчерпывающее универсальное определение этому понятию и явлению принципиально невозможно.

2. ЭЛЕМЕНТЫ ГОСУДАСРВТЕННОЙ ИДЕОЛОГИИ

РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ

В настоящий момент можно обозначить основные элементы государственной идеологии Республики Беларусь, т. е. указать предмет тех жизненно важных для белорусского народа ценностей и приоритетов, которые должны поддерживаться силой государства, всеми его институтами. Естественно, они должны вбирать в себя как ценности, выработанные самим белорусским народом, так и ценности, разделяемые мировым сообществом и не противоречащие национальным интересам. Всю их совокупность можно определенным образом сгруппировать и назвать полученный ряд составными элементами государственной идеологии. В качестве таковых можно рассматривать значимые для данного народа ценности – идеи, взгляды, представления, концепции, теории, верования и убеждения – историко-культорологического, политического, экономического и социально-гуманитарного характера. Историко-кулъторологичекая составляющая государственной идеологии Республики Беларусь включает в себя совокупность устоявшихся идей и представлений относительно происхождения и формирования белорусского этноса, особенностей развития его самосознания и становления в качестве самобытного народа или, что-то же самое, особой нации. К данному элементу государственной идеологии относятся также представления о месте и роли белорусов в мировом историческом процессе, становлении их этнических, а затем и национально-культурных особенностей в контексте развития славянской, русославянской (восточнославянской), общеевропейской и мировой цивилизации. Политическую составляющую государственной идеологии Республики Беларусь образует, прежде всего, комплекс идей и представлений белорусского народа относительно условий становления и особенностей институтов своей государственности, понимания сущности нынешней политической системы страны, степени соответствия ее институтов современным потребностям, а так же относительно направлений и путей их дальнейшего развития. Политическая составляющая государственной идеологии включает в себя представления о характере социально-политического строя Республики Беларусь в целом, целях и путях его модернизации, месте и роли различных социальных сил, политических партий и движений, других общественных формирований в социально-политическом процессе. Она охватывает и внешнеполитические аспекты жизнедеятельности белорусского народа, а также совокупность идей относительно места и роли белорусов в мировом, политическом процессе. Экономическая составляющая государственной идеологии включает в себя весь комплекс реализуемых государством и отвечающих интересам народа идей относительно формирования и развития национальной экономики. Она включает в себя разделяемые белорусским народом представления об особенностях организации своей экономической жизни, его отношение к различным видам собственности и формам хозяйствования., понимание им места и роли государства в экономических процессах, господствующие в обществе представления относительно справедливости в сфере распределения национального богатства, балансе интересов различных социальных классов, групп и слоев, жителей города и деревни. Данная составляющая содержит также идеи и представления, раскрывающие понимание народом места и роли национальной экономики в региональном и мировом хозяйстве.

Социально-гуманитарную составляющую государственной идеологии образует комплекс реализуемых государством идей, касающихся взаимоотношений общества и человека. Речь идет, прежде всего, о подходе к человеку как высшей ценности и цели общества и государства, об ответственности государства за создание условий для свободного и достойного развития личности и об ответственности граждан за неукоснительное исполнение обязанностей, возлагаемых на них обществом. Социально-гуманитарная идеология включает приоритеты политики государства в области реализации прав и свобод человека, в сфере развития науки, культуры и образования. Каждое государство вырабатывает и реализует определенные подходы к регулированию семейных отношений, к культивированию определенных нравственных норм жизни своих граждан. Будучи элементом политического сознания общества, государственная идеология также есть многоуровневый феномен. По крайней мере, можно выделить высший, средний и низший уровни ее проявления. Высший уровень образуют сочинения, претендующие на научность. Это – учебники, трактаты, монографии, диссертации, статьи и доклады, написанные с использованием формального аппарата и содержащие концептуальный, системный анализ различных сторон жизнедеятельности общества. Второй, или средний, уровень государственной идеологии составляют произведения, в которых популяризируются и пропагандирующие идеи, содержащиеся в вышеуказанных сочинениях. Сюда относятся книги, статьи, лекции, доклады, беседы, интервью широкого круга специалистов. Низший, или третий, уровень образуют средства человеческой деятельности, в которых, так или иначе, закрепляется содержание государственной идеологии – произведения национальной кино – и телепродукции, художественная литература самых различных жанров, концертные программы, школьные уроки и даже реклама.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

Конституция Республики Беларусь 1994 года. Принята на республиканском референдуме 24 ноября 1996 года. Минск «Беларусь» 1997г.


Бабосов Е.М. Основы идеологии современного государства. – Мн.: Амалфея, 2004.


Мельник В.А. Государственная идеология Республики Беларусь: концептуальные основы / В. А. Мельник; Науч. ред. П.Г.Никитенко. – 2-е изд., испр. и доп. – Мн.: Тесей, 2003. – 239с.


Основы идеологии белорусского государства: Учебное пособие для вузов / Под общей редакцией С.Н. Князева, С.В. Решетникова. – Мн.: Академия управления при Президенте Республики Беларусь, 2004. – 491с.
, ,

В России любят искать универсальные ответы, но подозрительно игнорируют универсальные понятия. К их числу относится и этика – слово, которое у нас почти не звучит; вместо него в ходу скороговорка «морально-этические нормы», которая скорее усыпляет голос совести. Между тем этика – центральное понятие любого общества.

В предыдущем обществе, советском, была классическая авторитарная этика: высшей ценностью и целью объявляется не человек, а внешнее по отношению к нему; человек лишь средство достижения цели. Впрочем, при известном вегетарианстве позднего СССР гуманистические ценности существовали на уровне деклараций (например, борьба за мир), могли закладываться внутри семьи, формироваться с помощью культуры (культ литературы в России именно оттого, что она отсылала к универсальным ценностям).

Но как только ты выходил за пределы «комнаты» – той самой, из которой Бродский не советовал выходить, – ты сталкивался с другой этикой, авторитарной. Она учила не столько жить, сколько умирать. Это был ее центральный, сущностный момент: лучше смерть в бою, чем в собственной постели. «Встретить я хочу мой смертный час так, как встретил смерть товарищ Нетте» (Маяковский). Отголоски этого постулата слышатся даже в произведениях, далеких от соцреализма: у Высоцкого («так лучше, чем от водки и от простуд»); или в иронической форме у Башлачева («Хочу с гранатой прыгнуть под колеса, но знамя части проглотить успеть. Потом молчать на пытках и допросах, а перед смертью – про Катюшу спеть»). Жертва собой – экзистенциальный, индивидуальный акт, вынуждаемый крайними обстоятельствами, превращается в коллективную обязанность. Именно эта установка аукается сегодня в подсознательном, абсурдном, казалось бы, «желании катастрофы» у миллионов – этому их учила авторитарная этика: жить ради того, чтобы умереть правильно.

В 1991 году авторитарная этика рухнула – вместе со страной. Считалось, что замена этики авторитарной на гуманистическую (ориентированную на человека, его жизнь, свободу и интересы) произойдет сама собой. Это главное заблуждение 1990-х – уверенность и Гайдара, и Ельцина, что капитализм все расставит на свои места. Но капитализм – лишь инструмент. Он не может порождать этические нормы. В этой связи важно напомнить о статье Дмитрия Фурмана «Перевернутый истмат». Автор писал о том, что сложившийся капитализм западного типа был результатом протестантской этики. У нас получилось наоборот: капитализм наступил при отсутствии какой-либо этической базы. Фурман в итоге оказался прав: безудержное потребление 2000-х, массовое пользование благами капитализма никак не повлияло ни на этику, ни на массовое сознание в постсоветской России – они остаются, по сути, советскими, независимо от уровня доходов. Парадокс 1990-х: на месте прежней, авторитарной этики не возникло вообще ничего. Там оказалось буквально пустое место.

Этики переходного типа

Все, что появилось на месте прежней этики в 1990-е, можно назвать защитной реакцией общественного организма на травму – попыткой найти опору в архаичных моделях. Таким ситуативным амортизатором стала криминальная этика, а также этика региональная (абсолютизация малой родины, своего района, города, области), которая позднее трансформировалась в национализм. Все эти этики, заметим, объединяет негативность как генеральный принцип: неприятие чужих важнее любви к своим.

Были, конечно, и позитивные результаты, формировались новые профессиональные этики – научная, менеджерская, врачебная, журналистская; сложилось даже подобие сетевой этики. Но локальные этики не могут привести к качественным изменениям общественной среды. Есть и еще одна проблема: этику гуманистическую нельзя навязать в отличие от авторитарной; она может родиться только в обсуждении. Государство может дать толчок этому обсуждению, но для этого нужна политическая воля, чтобы общество могло максимально гласно и широко обсуждать: что такое хорошо и что такое плохо; ради чего мы живем; какая у нас цель? Такого желания не было, не было даже понимания, что это обсуждение необходимо.

Ближе всех к решению проблемы этики была в начале 1990-х церковь, которая оставалась на тогда единственным носителем неавторитарной этики. «Ваша любимая книга? – Библия». Был такой штамп в интервью 1990-х. Но церковь вела себя так, словно 70 лет советской власти были черной дырой и для восстановления светской и религиозной морали обществу нужно попросту вернуться в ситуацию до 1917 года. Это была утопия. Вместо того чтобы учитывать трагический опыт авторитарного человека ХХ века (а другого опыта у третьего-четвертого поколения советских людей попросту уже не могло быть), а также общемировой процесс секуляризации, церковь их игнорировала. В результате заповеди стали существовать отдельно, а жизнь – отдельно (в точности повторяя ситуацию советского двоемыслия). Мораль по воскресеньям, во время службы, а в остальные дни – реальная жизнь.

Между тем церковь могла стать главным посредником между человеком и новой этикой, для этого следовало бы поступиться догматизмом – ради человека; перевести заповеди на светский язык, увязав их с новыми вызовами современности. Философ Поль Рикёр, размышляя о новой этике, предлагал церкви и атеистам «двигаться друг к другу одновременно», идя на взаимные уступки. У нас этого взаимного движения не получилось. Хотя церковь должна была бы поставить важнейшие на тот момент этические вопросы: как совмещаются спекуляция и совесть; получение выгоды и сострадание, капитализм и человечность.

Итак, этическая проблема не была решена. И на месте этики возник эрзац.

Антиэтика, отрицательная этика

Наш ценностный кризис 1990-х еще и совпал по времени с общеевропейским кризисом гуманистических ценностей, но они имели разную природу. Этический кризис на Западе вовсе не означал отказа от этики; напротив, он предполагал ее усложнение и переосмысление. Если мы вспомним сериалы недавнего времени – «Карточный домик» или «Игру престолов», – все они ставят во главу этические вопросы. Голливуд сегодня есть сплошное размышление о морали, своим пафосом он напоминает перестроечное кино. У нас же постмодернизм был понят, напротив, как конец этики, как сознательный отказ от гуманизма – даже в культурной среде. Это привело к появлению своеобразного Голема – Антиэтики, также возведенной в абсолют (точнее, в анти-Абсолют). «Весь мир плох, я тоже плохой, и я горжусь этим». В монологах сегодняшних пропагандистов сквозит именно этот нигилизм 1990-х, радостное отрицание всего святого; их нынешняя охранительная риторика – своеобразное самонаказание за грехи молодости.

Один из подвидов антиэтики – этика-Сталин. Когда люди употребляют привычный оборот «надо их (любых оппонентов) поставить к стенке», эти люди вовсе не сталинисты. Они повторяют «при Сталине был порядок», потому что у них самих в голове беспорядок. Когда они говорят «Сталин бы разобрался», они говорят это потому, что никаких других способов разобраться не знают. Это и есть отголосок авторитарной этики, замены которой не появилось. С этикой-Сталин граничит этика-война: она не строит планов на будущее, порождая тот самый катастрофический тип сознания, который считает войну очищением. Сегодняшнее возвращение к военной этике (мы/они, враги/друзья) не столько проявление агрессии, сколько неуверенности – подсознательная попытка найти какую-то опору.

Вызревавшая поначалу как род интеллектуальной игры, антиэтика к середине 2000-х приобрела вид почти официальной государственной доктрины – отрицательной этики («мы ничем не лучше, но и не хуже других; все в мире ведут себя одинаково плохо»). Причем эта этика никогда не артикулируется, не обсуждается. Важно понимать, что это уже не советская этика (которая не могла усомниться в том, что наш мир лучший из миров). Она буквально никакая, она не содержит ничего позитивного, она строится только на отрицании чужих ценностей. Эта фундаментальная негативность базируется на следующем представлении: человек не способен самостоятельно принять решение, что хорошо, а что плохо, потому что не обладает всей полнотой информации. Такой полнотой обладает только государство; следовательно, только оно вправе давать окончательную оценку.

Впрочем, скажет вам доверительно представитель такого мировоззрения, «все в мире относительно, старичок; никакой границы между добром и злом нет, просто об этом не принято говорить». И в конечном счете всё – игра слов и тлен. В основе этого представления лежит принципиальное неверие в человека, в его природу. В сущности, они инвалиды духа, лишены элементарного этического инстинкта, не способны принять решения о себе. Но эта размытая норма как раз и внушается другим в качестве нормы. Одна из самых популярных тем массового искусства – трансформация интеллигента в предателя, в убийцу, в бандита (сериалы «Апостол», «Пепел», «Ленинград 46», фильм «Батальон»). Внушается мысль, что никаких порядочных людей не существует, все одинаково плохи (это и классическая установка спецслужб, которые работают с худшим в человеке, а не с лучшим).

Отказ от этики в качестве оценочного критерия решает проблему с оценкой прошлого. Как только мы перестаем давать этическую оценку репрессиям, социальным экспериментам и миллионам их жертв, политическим действиям – любое прошлое превращается в механическое движение к нынешнему величию. Жертвы и палачи уравнены в правах: все это было в итоге ради того же величия. «Он [Сталин], конечно, в какой-то мере устроил небольшой геноцидик, но, с другой стороны, он очень сильно поднял экономику», – это высказывание (опрос среди студентов, проведенный лабораторией политических исследований НИУ ВШЭ) стало возможным именно благодаря исключению этики из системы оценок. В этой системе преступления оказываются уравнены с индустриализацией. Лишенный этической оценки, сталинизм превращается в нормальное дело. Размытость этики используется для того, чтобы уходить от принципиальных ответов. Попутно нам внушают – исподволь, конечно, – что политика никогда не бывает чистым делом, без щепок в этом деле не обойдешься.

Наконец, в последние два года, после 2014-го, появился этический реверс – гибрид авторитарной этики и отрицательной. Когда удобно, работает советская этика (мы всегда правы), а когда нужно – включается отрицательная (все одинаково плохи). Отсюда эта двойственность, вечное мигание и переключение, от которого рябит в мозгах. Если свести к силлогизму, получится: «мы всегда правы, потому что все остальные врут». Пытаясь нащупать в этой этике хотя бы какие-то основания, упираешься в пустоту, в ничто. Единственный ответ на вопрос, как это уживается в одной голове, такой: это следствие нерешенного вопроса об этике.

В популярном фильме Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник» звучала известная русская загадка – про дырку от бублика. Это на самом деле история про этику в постсоветской России. Важнейшая проблема, без решения которой невозможно двигаться дальше, загнана вглубь, усыплена, вытеснена в подсознание. Но нерешенная проблема все время напоминает о себе – именно своей травмирующей пустотой, – принимая чудовищные и абсурдные, все новые и новые формы неприятия: мигрантов, либералов, геев, Украины, США, Запада, мира. Немотивированная агрессия, желание наказать, проучить мир и, в конце концов, просто его побить (как на Евро-2016) – следствие нерешенного вопроса об этике. Воинственная пропаганда, отрицание гуманистических ценностей – это на самом деле непрекращающийся вопль коллективной души, жаждущей решения о добре и зле. Это свидетельство зияющей пустоты, огромной дыры на месте этики.

Новая этика. Язык и диалог

«Главный вопрос этики – хорошо ли сыру в пакетике?» – острят российские интеллектуалы. Решение этого вопроса с помощью ницшеанской формулы по ту сторону – то есть за пределами как авторитарной, так и гуманистической этики, – на самом деле попытка укрыться от решения за очередным интеллектуальным бахвальством. Подобные иллюзии рассеиваются, как правило, с первым ударом штурмовика в вашу дверь. Прежде чем высмеивать или отрицать буржуазную этику, нужно вообще-то ее создать. Прежде чем критиковать общество потребления, его нужно иметь.

Это еще один парадокс постсоветской жизни: можно ли перейти в ХХI век, не выучив основных уроков ХХ века? Не пережив опыта экзистенциализма, психоанализа, не осознав нового одиночества человека, его заброшенности в мир – можно ли садиться за руль современности?

Автор осознает всю беспомощность попытки в двух абзацах сформулировать современные теории этики, но суть – очень грубо – можно свести к следующему: гуманистическая этика теперь понимается как инструмент, а не как постулат. Этика – это прежде всего диалог, коммуникация (заметим, что основной удар в последние годы был нанесен пропагандой именно по этим важнейшим понятием этики). Поль Рикёр пишет, что в постиндустриальном обществе этика «смягчилась»; она теперь не требует, а лишь вступает в разговор. Она теперь не судья, а собеседник. Этика понимается «как реализация желания быть» (П. Рикёр. «Конфликт интерпретаций»).

Современная гуманистическая этика почти ничего не требует – это раздражает консерваторов-моралистов; но именно такая максимальная широта и открытость гарантирует ее жизнеспособность.

Этика собирается в словах, формируется под влиянием языка. Кирилл Мартынов пишет о том, что, например, отношение к геям в России меняется под влиянием языка: употребление нейтрального выражения «ЛГБТ-сообщество» взамен предыдущих репрессивных словесных конструкций смягчает даже негативную риторику.

Можно сказать, что гуманистическая этика начинается с самой постановки вопроса об этике. Это в большинстве случаев даже не решение о добре и зле (интерпретация обычно затруднена), но попытка начать диалог. Именно диалог, а не вколачивание, не закрепление этических норм законодательно. Вечная болезнь новой России – юридизм, попытка решить моральные конфликты с помощью запретов и ограничений. Но морали нельзя научить, ей можно только научиться. Любой юридический контроль за сферой этики оборачивается крахом и порождает законодательное безумие. Зато гуманистическая этика экономит массу сил государства: чтобы сказать нельзя, этике не нужен гигантский аппарат принуждения.

Новая этика должна ответить на важнейшие вопросы постсоветского общества, в первую очередь о мире как главной ценности. Утвердить мирную этику – в противовес милитаристской. Этику, которая имела бы высшей целью жизнь человека, а не его смерть. Новая этика предполагает проговаривание проблемы, в том числе и насилия. За сознательным приятием черных страниц прошлого должно последовать примирение и прощение, – но именно сознательное примирение, сознательное решение простить друг друга и забыть прошлые обиды, а не механическое примирение белой империи и красной, как сейчас.

Необходимо решить, главная угроза внутри нас или снаружи? Принять необходимость работать, в первую очередь со злом в себе, а не в других.

Переосмысление отношения к деньгам, богатству, труду. Разговор о деньгах в современном российском обществе – главное табу. Размышление о богатстве и бедности возможно только в виде насмешки над ними. Это не решение проблемы, а попытка укрыться от ее решения; опять же, вопрос отношения к богатству и бедности решается только в рамках этики. У нас торговля до сих пор полуофициально считается аморальным занятием. Есть ли в современном обществе что-то выше выгоды? Выше денег? Дар – отвечает тот же Рикёр; бесплатное, принципиально невыгодное деяние становится свидетельством в пользу морали; дар играет роль амортизатора, регулятора капитализма. И способствует восстановлению доверия, без которого не построить капитализм.

Несмотря на возрождающееся славословие по поводу человека труда, само понятие «труд» нуждается сегодня в переосмыслении – с точки зрения этики; должна ли работа приносить удовольствие? Что считать работой? Должен ли труд быть творческим? И возможно ли просто делать свою работу, не задумываясь о моральных последствиях, как в случае, например, с пропагандистскими медиа?

Российская власть давно заигрывает с советской риторикой, это опасная игра. Риторический антилиберализм перерастает уже в откровенное отрицание капитализма. Потакая массам, власть попадает в ловушку: сегодня приходится уже оправдывать само право на капитализм. Нужно не отрицать капитализм, а объяснять, как им пользоваться; бороться за его гуманизацию, а не заниматься его дискредитаций с помощью искусственных формул.

Происходящее сегодня в России все чаще заставляет делать именно моральный выбор. Обладал ли кто сотой долей сегодняшней серьезности по отношению к политике еще пять, десять лет назад? Приходило ли нам в голову «бороться за мир»? Относились ли мы всерьез к тому, как и что говорится по радио, по телевизору? Давать этическую оценку происходящему в России – сегодня не блажь, а необходимость. Происходящее сейчас можно в целом назвать моральной катастрофой. Но одновременно зарождается и новая этика – по принципу от обратного. Правда, это по-прежнему очень локально и чаще в виде отрицания («не врать, не воровать»).

Случившееся благодаря пропаганде массовое расчеловечивание – трагический урок современности, но он необходим, чтобы понять, что происходит в головах, какое там количество предрассудков и фобий, разрушения и ненависти – прежде всего к самим себе. Теперь мы знаем и масштабы, и причины: отсутствие внятного, артикулированного объяснения – для чего мы живем, чего хотим? Все это должно вызывать одну реакцию: страстное желание помочь этим людям, потому что от непонимания страдают в первую очередь они сами.

Можно согласиться с Даниилом Дондуреем, который пишет, что «…смена способа хозяйствования сама по себе – без перекодирования его культурной платформы – в массовом сознании обречена». Но культура сама по себе не способна решить эти вопросы, в чем мы уже не раз убедились: без этики она становится такой же служанкой идеологии. Без решения проблемы этики невозможно двигаться дальше. Без новых ценностей, соответствующих обществу потребления, капитализм не будет работать. Все попытки решить проблему инструментально, уповая на законы рынка, обречены. Без нового человека, а стало быть, и новой этики невозможно построить ни общество, ни экономику: они не работают без решения человека быть.